– Зарубка?… не понял Громов. Он уже забыл о предыдущем разговоре и теперь с трудом пытался вникнуть в суть происходящего.
– Ну да… Когда-то в ранней юности я сделал ее в память о женщине, о прекрасном погибшем цветке! Ее звали Марго… Маргарита! Великий Дюма писал о королеве Наваррской, его сын – о знаменитой парижской куртизанке Готье. И ту, и другую звали Маргаритой! Булгаковский Мастер был влюблен в Маргариту, и великий чернокнижник, продавший душу дьяволу, доктор Фауст…он тоже…любил женщину, носившую это имя. Как вы думаете, есть ли какая-то связь?..
Громов пожал плечами. Он был расстроен безнадежно проигранной партией и не понимал, при чем тут женщины, цветы, Маргариты… Игорь Анатольевич не был поэтом. Он был бойцом, берущим у жизни не дары, а трофеи. Ему было не до сложных и лирических рассуждений. Однако не хотелось обижать хозяина. С тех пор, как Матвеев помог вернуть Артема, Громов невольно чувствовал себя в долгу. Его тянуло к этому странному, иногда довольно неприятному человеку, не хотелось терять дружбу. Денис Аркадьевич еще пару раз здорово выручил Громова своими советами, разумеется, хорошо оплаченными. Его было чрезвычайно полезно иметь в качестве союзника, и столь же опасно в качестве врага.
– Женщины – непонятные существа! – сказал гость, чтобы как-то поддержать разговор.
– О, да! – мечтательно улыбнулся Денис Аркадьевич. – Они все хотят одного и того же! Любви, поклонения, удовольствий, сладких наслаждений, и денег, денег, денег… Они грезят о рае, где будут течь медовые реки и где деревья будут сгибаться под тяжестью сочных плодов, и где обнаженный Адам будет нежно ласкать их разомлевшие на солнце, мягкие ленивые тела… А знаете, кто должен обеспечить женщинам пребывание в этом раю?
Громов подумал немного и кивнул головой.
– Вижу, что вы догадались! – расплылся в довольной улыбке хозяин. – Ну конечно же, это мы, – мужчины! Именно для этого мы и предназначены! Не так ли?
Игорь Анатольевич не знал, что сказать. Он чувствовал какой-то подвох в словах Матвеева и не хотел попасть впросак, ответив невпопад. Поэтому он предпочел промолчать, и только сделал многозначительный вид.
– Трудна дорога в рай… А? Как вы думаете?
Громов снова не нашелся, что ответить. Впрочем, Матвеев, кажется, и не ждал никакого ответа. Он свистнул, и к нему весело подбежали холеные, излучающие сытость и довольство собаки, – они скакали, высунув языки, и лизали руки своего хозяина. Костер у забора почти потух; он еще слабо дымился, и ветер сносил дымок в сторону сада, откуда раздавался шум веток и птичье чириканье…
В пустоте и полумраке антикварного магазина было пыльно, повсюду тускло блестели старинные подсвечники, иконы, бронзовые светильники, огромные часы с маятниками, почерневшие гнутые блюда, какие-то турецкие кофейники, самовары и еще Бог знает, что. У Аглаи Петровны защекотало в носу, и она неожиданно громко чихнула.
– Что вас интересует? – спросил скучающий продавец.
Ему было лет шестьдесят, и он давно потерял интерес к жизни. Только эти окружающие его старые вещи все еще хранили тепло невозвратного прошлого, только они привязывали его к надоевшему существованию, придавали ему хоть какой-то смысл.
– Вот эта картина!
Аглая Петровна показала на небольшой пейзаж в духе Левитана: извилистая, неспешно текущая вдаль река, дождь, низкие серые тучи, пара лодок, притулившихся к мокрым мосткам, одинокий домик на пустынной возвышенности, горящее в домике окно…
– Прелестная вещица, – уныло подтвердил продавец. – Это похоже на осеннюю Волгу… Настоящая провинциальная российская глушь. Там, за поворотом, какая-нибудь Кинешма…бабы, торгующие молоком, свежей рыбой, грибами. Весьма, весьма поэтично. У вас хороший вкус!
Он внимательно посмотрел на посетительницу. Высокая, с пышными, подобранными к вискам волосами, живым ярким лицом и стройной фигурой, она была красива. Не вульгарна, как большинство современных девиц, развязных, громко разговаривающих и смеющихся, как эти самые «бабы из Кинешмы», про которых он только что говорил, – а изысканно, впечатляюще хороша. Он понимал в таких вещах, несмотря на возраст.
– Хотите приобрести картину?
Он не любил слово «купить», как будто оно вносило в его мир какую-то дисгармонию, портило удовольствие от общения с человеком, который что-то понимает в красоте. Да и можно ли купить красоту?
Женщина кивнула, улыбнулась, очевидно зная себе цену, понимая свою привлекательность. Стоимость картины, названная продавцом, показалась ей смехотворной. Не торгуясь, она достала из сумочки дорогой кожаный кошелек и заплатила.
Выйдя на улицу, она прикрыла глаза и удовлетворенно вздохнула, привыкая к яркому солнечному свету, голубизне неба, белому от цветочных лепестков асфальту. Она была довольна собой, прекрасным теплым днем, прогулкой по магазинам, купленной картиной… Старинные вещи, антиквариат, сама атмосфера пыльных, тесных магазинчиков, набитых разными диковинками, наполненных запахами дерева, лака, воска и кожи доставляли ей непередаваемое удовольствие. Это было ее любимое занятие: бродить, смотреть, вдыхать запахи старины, – без особой цели, просто так, – купить что-нибудь, если попадется.
Аглая Петровна решила пройтись пешком, размышляя по дороге, куда она повесит приобретенный пейзаж. Муж, конечно, был бы в бешенстве, если бы узнал. Его возмущало, как можно тратить деньги на «такую ерунду». Они совершенно перестали понимать друг друга. Да и было ли это понимание раньше? Аглая Петровна попыталась вспомнить, и не смогла. Хорошо, что он уехал к своей матери в Вологду. В последнее время они все время ругались, больше и больше отдаляясь друг от друга. Вообще было странно, что могло их связывать? Как получилось, что они оказались вместе? Неужели, это был брак по расчету?